14 декабря 1371

Рязанский князь Олег Иванович был разбит войсками Дмитрия Ивановича Донского у села Скорнищево близ Переяславля-Рязанского.

Отношения с соседними княжествами

декабрь 2009 г. | Категория: Последняя эпоха самостоятельности  | Просмотров: 5997

Если заглянем во внутреннее управление Рязанской области и посмотрим на взаимные отношения различных частей населения, то увидим полную аналогию с другими русскими княжествами, особенно Московским и Тверским; небольшие особенности, которые встречаются здесь, нисколько не нарушают общего сходства.

Начнем с княжеской власти. О полной внешней независимости рязанских князей не может быть и речи почти в продолжение целой истории княжества; такая независимость встречалась только эпизодически. С первой половины XIII в. и до второй XV рязанцы пережили все степени татарского ига, пока оно не уничтожилось совершенно. В начале XIV в. выступают на сцену отношения к в. князьям Московским, как продолжение прежних Владимирских; а во второй половине того же века они становятся на первый план. Для определения этих отношений мы имеем пять договорных грамот, которые обнимают собою более столетия (1381-1483), и которые в главных чертах почти повторяют друг друга: во-первых, великие князья Рязанские постоянно обязываются иметь Московских себе старшими братьями (один раз дядею, что означало почти то же самое), форма отношений сохраняет еще прежний семейный характер; но, в сущности, название старших и младших братьев давно уже потеряло свой первоначальный смысл; в XIV и XV вв. оно просто выражало большую или меньшую подчиненность слабейших князей. Другой характер выражения встречается в договорной грамоте с Витовтом: вместо родственных имен рязанские князья дают ему титул господаря; это различие основано на чуждом Игореву дому происхождении литовских князей, но, в сущности, зависимость от Москвы и Литвы имела одинаковое значение. Как необходимым условием татарского ига был ордынский выход, так главною статьею подчинения Москве служило обязательство иметь общих врагов и союзников или просто военная помощь. Далее замечательно повторяющееся условие о третейском суде между московскими и рязанскими князьями. «А что ся учинит межи нас наше дело князей великих, и нам отсылать бояр и съехався учинять исправу; а чего не могут управить, о чем ся сопрут, ино едут на третей: а на кого помолвит третей и виноватый перед правым поклонится, а взятое отдаст; а не отдаст, ино у него отняти; а то не в измену. А третей межи нас кто хочет, тот поименует три князи христианские («трех князей наших земель»№ 115); а на ком ищут, тот себе изберет из трех одинаго; а судьи наши общие о чем сопрутся, ино им третей потомуж». Разумеется, и на эту статью опять можно смотреть не более, как на условную, с течением времени установившуюся форму. Со времени Олеговой смерти до 1520 г. Рязанское княжество прошло сквозь все оттенки московского владычества только в обратной прогрессии сравнительно с татарским игом.

Рядом с московскими отношениями идут постоянные притязания великих князей Литовских на господство в Рязани, начиная с Витовта. Подобные притязания очень ясно выразились в договоре Василия Темного с Казимиром IV, по которому рязанский князь, если бы захотел, мог беспрепятственно подчиниться Литве. Этот договор нисколько не изменил установившихся тогда отношений к обоим соседям. Тем не менее, в 1493 г. Александр Литовский, отправляя в Москву посольство для мирных переговоров, между прочим, наказывает ему следующее: «Об великом князе Рязанском в новом договоре поставить такую же статью как и в прежнем; но если он (Иван III) не согласится, то пусть наши послы ему уступят, чтобы это обстоятельство не помешало заключению мира». Иван III не счел нужным повторять отцовскую уступку, и в договорной грамоте о рязанских князьях сказано таким образом: «Великий князь Рязанский Иван Васильевич с братом, детьми и землею в твоей стороне великого князя Ивана; а мне великого князя Александра их не обижать и в земли их не вступаться; если же они мне сгрубят, то я должен дать об этом знать тебе великому князю Ивану, и ты мне должен дать удовлетворение». Этим договором литовской князь отказался от прежних притязаний и официально признал московское господство в Рязани. Попытка Ивана Ивановича переменить одну зависимость на другую только доказала удивительную прочность существовавшего порядка вещей: религия и народность уже вступили в крепкий союз с умною политикою московских государей.

Отношения к западным соседям, князьям: Тарусским, Новосильским, Одоевским и Воротынским, определялись смотря потому, от кого зависели эти князья, от Москвы или Литвы. В первом случае договорные грамоты говорят таким образом: «А что ся учинит межи нас в любви, о чем ни будет слово, о земли или о воде, или об ином о чем, и нам отослать своих бояр, ини съехався учинят исправу; а о чем ся сопрут и они едут на третей, кого себе изберут; и на кого третей помолвит, и виноватой отдаст; а не отдаст и правый пошлет к тобе к Великому князю (Московскому) и тобе Великому князю к виноватому послати в первые и в другие и в третьи; а не послушает виноватый тобя Великаго князя, и тобе Великому князю то отправити; а целованья не сложити, а то не в измену. А коли позовутся на третей, в том ему вины нет; а возьмут на него в то время грамоту, ино та грамота не в грамоту: а позовутся изнова на третей, как ся утишит, да учинят исправу изнова; а тобе Великому князю того исправити, что ся в то время учинило в замятное». Во втором случае северские князья в договорах с литовскими говорят таким образом: «С тыми (в. князьями Московским, Рязанским и Пронским) нам суд свой имети по старине; а чого промежи себе не управим с тыми великими князи в докончаньи, ино королю за то стояти и управляти, коли тыи три князи великии верхуписаныи с королем и великим князем будут в доканчаньи».

Очень интересно было бы узнать характер и подробности взаимных отношений между родственными ветвями князей Рязанских и Пронских. К сожалению, не сохранилось ни одного договора, заключенного между ними. Что подобные договоры всегда существовали, на это указывают слова одной из упомянутых грамот: «А со князем с Великим с Иваном Володимировичем взяти любовь по давным грамотам». Из тех же грамот можно заключить, что в течение 50 лет после смерти Олега, исключая 1408 год, эти отношения не были враждебными и основывались на правах равенства под влиянием московского правительства. Третейский суд между ними определяется следующими словами. «А что ся учинит межи вас какова обида и вам отослати своих бояр, ино учинят исправу; а о чем ся сопрут, ино им третей Митрополит; а кого Митрополит обвинит, ино обидное отдати; а не отдаст ино мне князю Великому (Московскому) отправити, а то ми не в измену, такоже на обе стороны». Из других источников мы знаем еще, что между княжествами Рязанским, Пронским и Муромским существовала черезполосность владений и свобода приобретать волости в чужом уделе, чего не допускалось в отношении к Москве. Так в 1340 г. князь Александр Михайлович Пронский пожаловал Борисоглебской церкви куплю своего деда село Остромирское, которое находилось где-то подле Ольгова монастыря, т.е. в Рязанском уделе. В известной грамоте Ольгову монастырю, между прочим, говорится: «А мужи (рязанские бояре) Ольговскую околицу купивше у муромских князей, давше 300 гривен, и дали Святой Богородице».

Завися от Москвы в делах внешней политики, князья Рязанские, как и другие, судя по договорным грамотам, оставались совершенно самостоятельны во внутреннем управлении. Московские князья постоянно обязываются «в землю в Рязанскую и во князи в Рязанские не вступатися»; точно такое же условие поставлено в договоре с Витовтом: «А великому князю Витовту – говорят Рязанский и Пронский князья – в вотчину мою не вступатися, в землю, ни в воду». При договорах постоянно определяются взаимные отношения между жителями соседних княжеств и почти всегда теми же словами. Это определение касается, во-первых, судебных дел. «А суд между нами общий; а нам, великим князьям, в суд, в общий не вступатися. А о чем наши судья сопрутся, едут на третей, кого себе изберут. А судом общим не переводить; а кто имет переводити, правый у того возьмет; а то ему не в измену. Суженого не посуждатия; суженое положеное дати: холопа, робу, должника, поручника, татя, разбойника, душегубца ны выдати по исправе». Из общего суда исключались иногда дела по грабежу и воровству: «А где учинится разбой или наезд или татьба из твоей отчины на моих людей великого князя, о том общего суда не ждать; а отослать нам своих судей да велеть учинить исправу без перевода; а не дашь мне исправы, или судьи твои судом переведут и мне свое отняти, а то не в измену». «А которых дел не искали (до означенного срока), пристава не было, за поруку не дан, тому погреб; а кто за порукою и за приставом был, тому суд; а которые дела суженые или поле ся не кончало, а то кончати».

Любопытна также постоянно встречающаяся в тех же договорах статья о добыче и пленниках, взятых друг у друга, и о тех москвитянах, которые или, ушедши из татарского плена, были задержаны в Рязани, или проданы сюда татарами. В договоре Олега с Димитрием просто сказано, что добыча и московские люди, захваченные рязанцами во время Донского похода, должны быть выданы по общему суду, по исправе. Василий Дмитриевич, договариваясь с Федором Ольговичем, ставит следующее условие: «А что отец твой Олег Иванович воевал Коломну в наше нелюбье и иная места, что нашей отчине, взято что на нятцех, то отдати, а чего не взято, того не взяти; а с поручников порука и целованье свести: а что грабеж тому погреб. А что была рать отца моего великого князя Дмитрея Ивановича в твоей вотчине при твоем отци при в. к. Олеге Ивановиче, и брата моего княже Володимерова рать была и княже Романова Новосильского и князей Тарусских, нам отпустити полон весь; а что взято на полоняницех, а то нам отдати; а поручника и целование свести, а грабежу всему погреб; или что будет в моей отчине того полону, коли была рать отца моего в. к. Дмитрея Ивановича на Скорнищеве у города и тот мой полон отпустити: а тобе такоже нам полон отпустити весь и тот полон, что у татарское рати ушол; а будет в твоей отчине тех людей, с Дону которые шли, и тех ти всех отпустити». Почти то же самое условие повторяется в договоре Василия Темного с Иваном Федоровичем: следовательно, оно никогда не было приведено в исполнение. В новом договоре есть прибавка относительно татарских пленников: «А тебе также в. к. Ивану наш полон весь отпустити, и тот полон, который будет у татарской рати убегл, или ныне из татар кто побежит, которая рать будет нас полонила»; и потом опять: «Или тех людей, которые с Дону шли, а будут в вашей отчине, и тех вам всех отпустити без хитрости». Странно, что и в 1447 г. все еще трактуют о пленниках 1380 года; подобное обстоятельство можно объяснить только буквальным повторением раз принятой формы. Если только здесь действительно говорится о тех людях, которые шли с Дону в 1380 г., а не в другое время. Но Юрий Дмитриевич Галицкий не так памятлив как его брат и племянник; он требует возвращения того, что было к нему ближе и по времени и по личным интересам. «А что будет в моей отчине Егедеева полону обязывается Иван Федорович – коли был Егедей у Москвы, и кто будет того твоего полону запроважен и запродан в моей отчине, и которой буден слободен, тех ми отпустити, а с купленых окуп взяти потомуж целованью без хитрости. Также и царевич Махмут-Хозя был у тебя в Галиче ратью, и кто будет того твоего полону запроважен и запродан в моей отчине, и которой будет слободен, тех ми отпустити, а с купленых окуп взяти потомуж целованью, без хитрости. А что если посылал свою рать с твоим братанычем со князем с Васильем, и воевали, и грабили, и полон имали: ино грабежу тому всему погреб. А что полон твой галичской в моей отчине у кого ни будет, или кто будет кого запровадил и запродал, и мне тот твой полон весь велети собрати и отдать тобе по томуж целованью, без хитрости». Иван III не вспоминает о прежней добыче, потому что давно уже не было войн между Рязанью и Москвою; он только обязывает рязанского князя добровольно выдавать со всем имуществом пленников, которые уйдут от татар в Московское княжество.

Все договорные грамоты оканчиваются обычным условием: «А вывода ны и рубежа не замышляти. А бояром и слугам межи нас вольным воля».